Привет, трудовая. Я пронесу тебя над бездной, в другой офис. Не знаю, увы, что нас там ждет. Знаю, что если скучать, то по окнам - по солнечному свету на этих деревьях, которым я радовалась около двух лет. По комфортному столу, где можно соорудить бардак. Пожалуй, всё.
Уважаемая Тонна бумаг в ящиках, не уверена, что я разгребу тебя, лежи тут слепым массивом (извини).
Я помню, как пришла сюда впервые, как неделю за неделей сыпались на меня мои же ошибки, от них не было ни спасения, ни укрытия. Помню, как не могла никак принести себе пачку сносного кофе - и всё бегала в ларёк за сморщенными пакетиками молотого "Жокея". А теперь его уж и не выпускают даже, словно бы я старше всего на свете.
Как вещно моё восприятие, как оно необъемно - плашмя лежит на поверхностях предметов, скулит о чем-то. А люди, люди? Как же люди?
А люди тоже изменились за это время, и эти перемены гораздо скульптурнее и чудесней, чем я со своей духовной немощью могу понять.
Уважаемая Тонна бумаг в ящиках, не уверена, что я разгребу тебя, лежи тут слепым массивом (извини).
Я помню, как пришла сюда впервые, как неделю за неделей сыпались на меня мои же ошибки, от них не было ни спасения, ни укрытия. Помню, как не могла никак принести себе пачку сносного кофе - и всё бегала в ларёк за сморщенными пакетиками молотого "Жокея". А теперь его уж и не выпускают даже, словно бы я старше всего на свете.
Как вещно моё восприятие, как оно необъемно - плашмя лежит на поверхностях предметов, скулит о чем-то. А люди, люди? Как же люди?
А люди тоже изменились за это время, и эти перемены гораздо скульптурнее и чудесней, чем я со своей духовной немощью могу понять.