Смотри, я представляю это так.
Не будет этого яркого света низкой лампы над нами, не будет этих резких теней на наших лицах, темная и душная сущность подвального паба не будет висеть в просмоленном воздухе. Я, дрожа от усилия достать из долговременной памяти подходящие лексемы, не буду перебивать твой твердый монолог о чем-то рациональном.
Напротив, будет самая простая комната, самое ненавязчивое освещение, долгое молчание. Ничего предвещающего разговор. А затем внезапный вопрос, который быстро поднимается над нашими головами и заполняет собой все пространство. Кто его задал? Кто его задал?
- Тебе страшно?
И мой визави - допустим, найденный, бесполый голос - больше ничего не говорит и больше ничего не отвечает. Он то ли ждет, то ли не знает, что ответить. И нет, я не буду говорить с ним о том, что всякое суждение человека подчиняется закону всемирного тяготения. Мы не станем с ним обсуждать Брамса, не будем спорить о деконструктивистах, я не смогу рассказать ему историю о туманной осени в Подмосковье или о том, как вся жизнь способна уложиться в одну оригами-рыбу, присланную из потустороннего Токио.
Этот вопрос, заданный кем-то из нас, уже содержит ответ. Мне хочется помотать головой, вспомнить легкомысленную чепуху или любую вяжущую мерзость. Но мы уже дышим этим вопросом, и мотанием не отогнать его.
Я представляю, как в этот момент мы оба поймем, что бесконечно одиноки и даже встретившись, так и останемся безголосыми рыбами, рыбами, рыбами в этом красивом аквариуме.
Ночь вползает в наши большие воды, многоглазые полиэтажки глядят на нас отовсюду. В подземном гроте воет метро, но мы не слышим.
Мы слушаем только свое собственное одинокое, отчаянное
учащенное сердцебиение.

Благодарю...
Верней, ума последняя крупица
благодарит, что не дал прилепиться
к тем кущам, корпусам и словарю
(с.) "Разговор с небожителем"