я день, который невольно стремится иссякнуть, заглохнуть, взорваться, разбиться, войдя в колею, не пройти и полметра, избрав неподвижность, к движению ветра остаться глухим, как и к водным теченьям, взять к ужину злое зеленое зелье, не съев его, лопнуть, рассыпаться, сдаться, рассеяться в дым, с ночной пустотой навсегда поменяться местами и быть таковым.
Не люблю стройки. Видимо, именно поэтому они постоянно меня окружают. Куда ни выгляну - вижу строительный кран. Вся эта грязь как бы говорит: "Послушай, мы тут строим новый мир. Потерпи немного, и насладишься его плодами".
Я не рок-н-рольщик, малышка, я никогда не собиралась им быть. Но я заставляю себя смотреть, это моя новая фишка. Я заставляю себя не отворачиваться, смиряюсь. Мой несовершенный, несовершённый навык. Лошадь, застывшая в напряженном, терпеливом ожидании. Ожидании удара или возможности убежать.
Радоваться – моя новая высота, малышка. Я у самого подножия, босиком, мой страховочный трос прогнил.
Я тот, кто я есть. Я же тот, кем я мог бы быть. Я также тот, кем меня хотят видеть. Я, кроме того, тот, кем меня видят. Я, к сожалению, тот, кем я хотел бы себя видеть. Я иногда тот, кем я себя вижу. Я тот, кто был откорректирован многими, для их удобства. Я тот, кто неудобен самому себе. Я в списке букв последний, в списке важных, в списке несущих, в списке приносящих. Я в списке отвергнутых первый. Я смотрю на себя в зеркало, и это я все еще, и я все еще Я все еще ничего не понял. Я тот, кто перестал бы любить, пойми он чуть больше. Я тот, кто некрасив в любви, и я же Я же отражение чужой красоты.
Мне снится, что мы в этом новом городе, и я оставляю тебя доспать еще немного, а сама отправляюсь на прогулку. Стоит солнечная прекрасная погода. Мне далеко не надо, я просто вышла на пару минут, со мной нет ничего, ни денег, ни телефона. Я прохожу через мост над дорогой и теперь мне надо по другую сторону реки, я хочу попасть на другой берег. Вода блестит под ярким солнцем, я вижу ее спокойный синий цвет. Я уверена, там красиво. Не вижу перехода, мне приходит в голову, что я смогу выйти через лифт вон того здания. Я вхожу туда вслед за одним японцем, мы оба здесь впервые. Здание пустынно, я долго хожу по нему. Я ищу путь через реку. Я обхожу здание дважды, но пути не нахожу. Когда я выхожу на улицу, уже стемнело. Японец на той стороне реки, а я снова тут. Я вздыхаю, что ж, я начну свой путь заново. Я возвращаюсь к дому, разворчиваюсь, снова перехожу мост через дорогу, и теперь мне надо на другую сторону реки, где-то должен быть переход. Но где он, где он? Где он? Темнеет окончательно, поднимается штормовой ветер. В городе завывает тревога. Я понимаю, что меня нет дома слишком долго. Что у меня нет телефона, я не могу сообщить тебе. Что я не помню, где дом, потому что уже окончательно потерялась тут. Я иду назад, но все еще не дом, не дом, не дом. Что если ты вышел искать меня? Что если ты волнуешься обо мне?
Смотри, доктор, дела обстоят так: мои желания скатываются кубарем, как с той горы, в ванную комнату. Хочу мыться, я постоянно хочу мыться. Я скупаю гели для душа, я мою руки через каждые полчаса, чаще, чаще. Мне снятся черви, извивающиеся в дерьме. И я так рада проснуться, ведь ночь позади и можно уже идти в душ. Доктор, сохрани в тайне все это, мои родные и без того любят меня вопреки. Они так стараются любить меня, они хорошие люди. Им тяжело, но они не бросают своих попыток. Я разочаровала всех.
Я просыпаюсь прямо в разочаровании, из которого вступаю с левой ноги в страх, потому что с левой удобнее, доктор. Я погружаюсь в страх, как погружается ложка в 2% йогурт - там так много белка, что он мог бы заменить мясо, я смотрела рекламу. Я мешаю этот страх, чтобы его консистенция стала максимально однородной. Пока и сама не растворяюсь в нем. Что дальше, вы уж сами. Но хотела бы уточнить, что в конце дня я снова укладываю свое вымытое тело в разочарование. Так блестит круговерть. Как же она блестит, доктор!
Все происходит из того, что я, обожая дружбу, весьма плохой, уродливый друг. Не сразу, не сразу я сумела это вычленить. Однако сейчас, когда думаю обо всех связях в своей жизни, понимаю, насколько же я дерьмовый друг.
Я напоминаю себе испорченный бигмак или сыр с истекшим сроком годности. Моя упаковка привлекает людей, мой вкус замаскирован убойными добавками, меня жрут с удовольствием. А вот потом, потом я попадаю внутрь, отравляю их организмы и выхожу из этой связи весьма очевидным дерьмом.
Мне казалось, что я помню это, но до чего же я заблуждалась. Вижу, как это органично для них - плыть по течению сладких волн эротики, извиваться в коротком прыжке из ледяной воды. Я все это забыла. А еще вероятней, я скорее это выдумала и затем уже забыла.
Мой мозг хорошо помнит то время. Показывает мне со стороны и те убогие интерьеры, и меня, нелепую, взбудораженную и чужую.
Видите, как мне сложно с вами - вы просто рыбы, а мне приходится притвориться, будто когда-то я тоже жила в реке, и вот пришла вспомнить. Я так страшно осторожна, что пугаю вас. Я, впрочем, и сама напугана донельзя.
Нет, это отнюдь не забавно, что вещи, к которым мы двигались, и то, к чему мы пришли - это лицо одного и того же демона в разное время суток. Нет, не забавно, что мы двигались к разным вещам, а пришли к одному и тому же лицу. Ты замечаешь это? Кто-нибудь замечает?
Все это несмешная шутка, давай выбьем стекло в этом кубе. Воды останется нам на один плавник, когда мы рухнем на кафель. Пусть все посмотрят, какие мы разные. Видно же, твоя чешуя из золота, а моя - из дыма.
Впрочем, издышимся мы все же безмерно, безмерно похоже. Чёрт-те что.
Потому что для меня дружба - это не вытирание соплей, вот как это объяснить людям? Когда из меня лились сопли и жизнь рушилась, у меня хватило ума не звонить никому. Потому что для меня дружба - это вообще иное, это об ином. Это когда мы обсуждаем, как чертовски интересно устроен коллайдер, как прозрачна паутина прозы Виана, как смешно чихает эта девочка, как безнадежно далек Токио. Дружба - это время, которого не жалко. Это место, которое существует вместе с тобой, дышит вместе с тобой, видит то же, что и ты видишь.
А вот эти вот любитнелюбит, деньгилюбовь, посмотринамоихдетей, поговоримомоихделах, давай увидимся хоть раз в год - вот это все утопите, пожалуйста. Отдайте это воде.
Я рисую, потому что разговаривать все сложнее. Неверно, впрочем, думать, что я плоха в беседах. Весьма исхитрилась в самообучении и, пожалуй, могу достаточно ясно объяснить мысль (не выразить, но объяснить, потому что иначе как-то не приходится). Но нет ни малейшей интенции. Мне раньше казалось, все из-за гордыни. Все из-за пустопорожнего чувства, будто люди вокруг глупее и ни черта не хотят думать. Теперь вижу, что это в корне неверно, да и сама умом похвастать не могу. Полагаю, все это от бессилия этих разговоров. Я рыба, и моя роль тошнотворна. Просто пасусь среди водорослей и ила. В медиа сейчас ругают "наш народ", мол, привыкли жаловаться. То-то вот в Китае, там привыкли работать. Никто не жалуется. Читаю это с убийственной усталостью: а чем их работа полезнее моих жалоб? Сымитировать жизнь, посвятив ее чужому бизнесу, покориться воде. Все это настолько же исключительно, как всякий посев ржи или предсказание метеоролога. Как жалоба, скверный обед, падение самолета в Подмосковье или дурная проза, вымоченная в серьезности, словно в уксусе.
Что нормально для этого мира, кроме абсурда и красоты? Я понятия не имею. Мараю бумагу красками с учетом, что в словах, которым я посвятила жизнь, вовсе нет необходимости.
Все у Несбё склеено клешнями клише, кроме, пожалуй, его собственного имени. И все же есть нечто, что трогает меня - очень бесхитростное жонглирование Норвегией и теми ее ракурсами, которые нам, крошечным нам, максимально неизвестны. Например, то, как норвежской женщине легко отказаться от парочки любимых мужчин. Например, то, как не хватает автору красоты и как ему наскучили природные декорации. Как не созидательна их жизнь, как она похожа на наше все - как все носятся в бессмысленном темпе по бессмысленным делам. Это все скорость рекламного ролика, который в отличие от белого кролика никогда не приведет тебя в Страну чудес. Который никуда не намерен тебя приводить.
Иногда кажется, что я уже нахожусь и живу в чьей-то ретроспекции. Что это все - старое воспоминание, не мое, или точнее мое в другом своем возрасте и витке взросления. И что оно так размыто временем, дождем и моросью, что всякие линии его - мыслей, снов, прошедшего времени - лишены четкости.
Дорогой Жерар Лабрюни, пожалуй, пожал бы плечами. Дескать, ничего необычного, девочка.
Не воплотившиеся в мечты мы - теряющие контроль над событиями, бесплотные воспоминания. Усиленно стараемся выжить, втискивая себя в якори запахов, эмоций, дружеского вранья.
Подо мною скрипят половицы, Вода неспокойна и мост непрочен, Едва ли опять приснится Сладкий звук надтреснутых почек Арбузной вишни. Там в стороне, на той стороне реки Ходят мои друзья, их дети, Разлуки не так печальны и не редки, А я считаю свои шаги, и этим Храню затишье. Не дам тебе оберега, не покажу Канат, протянутый над водою, А мост проваливается подо мною, И не соврать, что его сожгу. Стерплю послушно И это.
Вся моя рациональность, а она точно есть, безусловно, выработана опытом. Едва ли она свойственна моей натуре, едва ли хоть сколько-нибудь я привязана к ней. Меня влечет к бесполезному, я нахожу красоту в бесперспективном, я обречена на бедность и бесконечное число поэтично вознесенных мною же спин, уходящих восвояси. Плохо это или хорошо, мне глубоко безразлично, поскольку и оценка сама по себе растет из прагматичных побуждений. Редкое ли, но чудовище, жутковатое, самодостаточное, вечно влюбленное. Любовное романтическое опьянение я могу испытать к очень разному - персонажу, прозаическому стилю, журналу, диалогу с человеком, диалогу с образом, континенту, картинам мертвого художника. Удивительный мир Ты создал, и любая моя влюбленность - это всего лишь сместившийся фокус на его проявления. Когда увижу очередную спину и закончу очередной диалог, бессмысленный и крадущий мое время, как хитрый вор, останусь снова наедине с пустотой и за руку стану удерживать себя от нелепых преследований. Что поможет мне охладеть на этот раз?
Почему это произошло? У каких метеорологов мне узнать, подкиньте мне номерок правильной горячей линии. Я хочу сфотографировать несколько моментов из того вечера: вот моя нога исчезает подо мной и я вою то ли от боли, то ли от обиды, что счастье, раздувшись, лопнуло. Вот его обеспокоенное лицо, как оно тут появилось, откуда он пришел? Как он успел так быстро пройти через весь зал? Он спрашивает меня о чем-то, он предлагает воды, я не различаю лиц, но я знаю этих людей. Я люблю их. Меня тошнит, он поднимает меня на ноги, он сильный и его рука горячая, как плита. Вот его лицо уже улыбается, он нелепо шутит, будто думал - мне 18. Мне больше, я не стесняюсь cебя, не прячусь и не кокетничаю. Для меня чище некуда: я им неинтересна, но они волнуются за меня, за свою репутацию. Мы договариваемся, он уводит меня. Он спускает меня с небес, как со швейцарских гор, он шутит, и я часто заглядываю в его лицо. Мы едем сначала на чужой машине, потом на его, он все время предусмотрителен, он ловок и воспитан, он открывает мне дверь за дверью, он привозит меня к самому подъезду травмпункта. Я хочу запомнить его профиль и доброе выражение глаз, он решает, куда мне идти, он вежлив, тверд, уважаем, он не ведает смятения. Я ковыляю назад под звездами, держась за его горячую руку.